Неточные совпадения
Дорога многолюдная
Что позже — безобразнее:
Все чаще попадаются
Избитые, ползущие,
Лежащие пластом.
Без ругани, как водится,
Словечко не промолвится,
Шальная, непотребная,
Слышней всего она!
У кабаков смятение,
Подводы перепутались,
Испуганные
лошадиБез седоков
бегут;
Тут плачут дети малые.
Тоскуют жены, матери:
Легко ли из питейного
Дозваться мужиков?..
Анекдот Степана Аркадьича был тоже очень забавен. Левин рассказал свой анекдот, который тоже понравился. Потом зашла речь о
лошадях, о
бегах нынешнего дня и о том, как лихо Атласный Вронского выиграл первый приз. Левин не заметил, как прошел обед.
Пожимаясь от холода, Левин быстро шел, глядя на землю. «Это что? кто-то едет», подумал он, услыхав бубенцы, и поднял голову. В сорока шагах от него, ему навстречу, по той большой дороге-муравке, по которой он шел, ехала четверней карета с важами. Дышловые
лошади жались от колей на дышло, но ловкий ямщик, боком сидевший на козлах, держал дышлом по колее, так что колеса
бежали по гладкому.
Она видела теперь, что от места падения Вронского через круг
бежал офицер к беседке. Бетси махала ему платком. Офицер принес известие, что ездок не убился, но
лошадь сломала себе спину.
Сани у этого извозчика были высокие, ловкие, такие, на каких Левин уже после никогда не ездил, и
лошадь была хороша и старалась
бежать, но не двигалась с места.
Дарья Александровна по совету Левина выехала до зари. Дорога была хороша, коляска покойна,
лошади бежали весело, и на козлах, кроме кучера, сидел конторщик вместо лакея, посланный Левиным для безопасности. Дарья Александровна задремала и проснулась, только подъезжая уже к постоялому двору, где надо было переменять
лошадей.
Народ, доктор и фельдшер, офицеры его полка,
бежали к нему. К своему несчастию, он чувствовал, что был цел и невредим.
Лошадь сломала себе спину, и решено было ее пристрелить. Вронский не мог отвечать на вопросы, не мог говорить ни с кем. Он повернулся и, не подняв соскочившей с головы фуражки, пошел прочь от гипподрома, сам не зная куда. Он чувствовал себя несчастным. В первый раз в жизни он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое, в котором виною сам.
Я выделывал ногами самые забавные штуки: то, подражая
лошади,
бежал маленькой рысцой, гордо поднимая ноги, то топотал ими на месте, как баран, который сердится на собаку, при этом хохотал от души и нисколько не заботился о том, какое впечатление произвожу на зрителей, Сонечка тоже не переставала смеяться: она смеялась тому, что мы кружились, взявшись рука за руку, хохотала, глядя на какого-то старого барина, который, медленно поднимая ноги, перешагнул через платок, показывая вид, что ему было очень трудно это сделать, и помирала со смеху, когда я вспрыгивал чуть не до потолка, чтобы показать свою ловкость.
Около задних ног его
лошади пестрым, волнующимся клубком
бежали сомкнутые гончие.
Нимало не медля, мы принялись за это дело, торопясь скорее кончить его и
бежать на крыльцо, наслаждаться видом собак,
лошадей и разговором с охотниками.
Турка подъехал к острову, остановился, внимательно выслушал от папа подробное наставление, как равняться и куда выходить (впрочем, он никогда не соображался с этим наставлением, а делал по-своему), разомкнул собак, не спеша второчил смычки, сел на
лошадь и, посвистывая, скрылся за молодыми березками. Разомкнутые гончие прежде всего маханиями хвостов выразили свое удовольствие, встряхнулись, оправились и потом уже маленькой рысцой, принюхиваясь и махая хвостами,
побежали в разные стороны.
Очень живо изобразив синего мальчика верхом на синей
лошади и синих собак, я не знал наверное, можно ли нарисовать синего зайца, и
побежал к папа в кабинет посоветоваться об этом.
— Поля! — крикнула Катерина Ивановна, —
беги к Соне, скорее. Если не застанешь дома, все равно, скажи, что отца
лошади раздавили и чтоб она тотчас же шла сюда… как воротится. Скорей, Поля! На, закройся платком!
Ямщик поскакал; но все поглядывал на восток.
Лошади бежали дружно. Ветер между тем час от часу становился сильнее. Облачко обратилось в белую тучу, которая тяжело подымалась, росла и постепенно облегала небо. Пошел мелкий снег — и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось со снежным морем. Все исчезло. «Ну, барин, — закричал ямщик, — беда: буран!..»
Самгин оглянулся; поле было безлюдно, лишь далеко, по шоссе,
бежала пара игрушечных
лошадей, бесшумно катился почтовый возок.
В субботу он поехал на дачу и, подъезжая к ней, еще издали увидел на террасе мать, сидевшую в кресле, а у колонки террасы Лидию в белом платье, в малиновом шарфе на плечах. Он невольно вздрогнул, подтянулся и, хотя
лошадь бежала не торопясь, сказал извозчику...
Лошади бежали быстро, но путь до города показался Самгину утомительно длинным.
Толпа прошла, но на улице стало еще более шумно, — катились экипажи, цокали по булыжнику подковы
лошадей, шаркали по панели и стучали палки темненьких старичков, старушек,
бежали мальчишки. Но скоро исчезло и это, — тогда из-под ворот дома вылезла черная собака и, раскрыв красную пасть, длительно зевнув, легла в тень. И почти тотчас мимо окна бойко пробежала пестрая, сытая
лошадь, запряженная в плетеную бричку, — на козлах сидел Захарий в сером измятом пыльнике.
Лошади бойко
побежали, и на улице стало тише. Мужики, бабы, встречая и провожая бричку косыми взглядами, молча, нехотя кланялись Косареву, который, размахивая кнутом, весело выкрикивал имена знакомых, поощрял
лошадей...
Пара серых
лошадей бежала уже далеко, а за ними, по снегу, катился кучер; одна из рыжих, неестественно вытянув шею, шла на трех ногах и хрипела, а вместо четвертой в снег упиралась толстая струя крови; другая
лошадь скакала вслед серым, — ездок обнимал ее за шею и кричал; когда она задела боком за столб для афиш, ездок свалился с нее, а она, прижимаясь к столбу, скрипуче заржала.
Пустынная улица вывела Самгина на главную, — обе они выходили под прямым углом на площадь; с площади ворвалась пара серых
лошадей, покрытых голубой сеткой; они блестели на солнце, точно смазанные маслом, и выкидывали ноги так гордо, красиво, что Самгин приостановился, глядя на их быстрый парадный
бег.
— Года два уже. Познакомились на
бегах. Он — деньги потерял или — выкрали. Занял у меня и — очень выиграл! Предложил мне половину. Но я отказался, ставил на ту же
лошадь и выиграл втрое больше его. Ну — кутнули… немножко. И познакомились.
Снова начал капать дождь. Самгин взял извозчика, спрятался под кожаный верх пролетки.
Лошадь бежала тихо, уродливо подпрыгивал ее круп, цокала какая-то развинченная железина, по коже над головой седока сердито барабанил дождь.
— Это — все равно! Вырвал и
побежал в проулок, другой —
лошадь схватил, а извозчик спрыгнул и
бежать.
Иногда
лошади бежали с утра до вечера и не могли выбежать с бугроватой ладони московской земли.
Седые усы его росли вверх к ушам, он был очень большой, толстый, и экипаж был большой, а
лошадь — маленькая, тощая, и
бежала она мелким шагом, как старушка. Извозчик свирепо выкрикивал...
Илья Ильич завел даже пару
лошадей, но, из свойственной ему осторожности, таких, что они только после третьего кнута трогались от крыльца, а при первом и втором ударе одна
лошадь пошатнется и ступит в сторону, потом вторая
лошадь пошатнется и ступит в сторону, потом уже, вытянув напряженно шею, спину и хвост, двинутся они разом и
побегут, кивая головами. На них возили Ваню на ту сторону Невы, в гимназию, да хозяйка ездила за разными покупками.
Собака, увидя его на крыльце, залилась лаем и начала опять рваться с цепи. Кучер, спавший опершись на локоть, начал пятить
лошадей; куры опять, в тревоге,
побежали в разные стороны; в окно выглянуло несколько голов.
«О, пусть обижает меня этот нахал генерал, на станции, где мы оба ждем
лошадей: если б знал он, кто я, он
побежал бы сам их запрягать и выскочил бы сажать меня в скромный мой тарантас!
Для кучера места нет: он что есть мочи
бежит рядом, держа
лошадь за узду, тогда как, по этой нестерпимой жаре, европеец едва сидит в карете.
Часа в три пустились дальше. Дорога шла теперь по склону, и
лошади бежали веселее. Ущелье все расширялось, открывая горизонт и дальние места.
Вандик отпряг
лошадей и опрометью
побежал с горы справляться, чья
лошадь ходит на лугу.
В Киренске я запасся только хлебом к чаю и уехал. Тут уж я помчался быстро. Чем ближе к Иркутску, тем ямщики и кони натуральнее. Только подъезжаешь к станции, ямщики ведут уже
лошадей, здоровых, сильных и дюжих на вид. Ямщики позажиточнее здесь, ходят в дохах из собачьей шерсти, в щегольских шапках. Тут ехал приискатель с семейством, в двух экипажах, да я — и всем доставало
лошадей. На станциях уже не с боязнью, а с интересом спрашивали:
бегут ли за нами еще подводы?
И наши поехали с проводниками, которые тоже
бежали рядом с
лошадью, да еще в гору, — что же у них за легкие?
Экипажи спускают на Лену на одной
лошади, или коне, как здесь все говорят, и уже внизу подпрягают других, и тут еще держат их человек пять ямщиков, пока садится очередный ямщик; и когда он заберет вожжи, все расступятся и тройка или пятерка помчит что есть мочи, но скоро утомится: снег глубок,
бежать вязко, или, по-здешнему, убродно.
Мы все поднимались, но это заметно было для глаз и почти вовсе незаметно для
лошадей — так дорога идет раскидисто и отлого;
лошади не переставали
бежать легкой рысью.
Лошади бежали чуть-чуть заметной рысью.
Лошади бежали бодрее, даже Вандик сидел ясен и свеж, как майский цветок, сказал бы я в северном полушарии, а по-здешнему надо сказать — сентябрьский.
Я узнал только, что он некогда был кучером у старой бездетной барыни,
бежал со вверенной ему тройкой
лошадей, пропадал целый год и, должно быть, убедившись на деле в невыгодах и бедствиях бродячей жизни, вернулся сам, но уже хромой, бросился в ноги своей госпоже и, в течение нескольких лет примерным поведеньем загладив свое преступленье, понемногу вошел к ней в милость, заслужил, наконец, ее полную доверенность, попал в приказчики, а по смерти барыни, неизвестно каким образом, оказался отпущенным на волю, приписался в мещане, начал снимать у соседей бакши, разбогател и живет теперь припеваючи.
Легкая пыль желтым столбом поднимается и несется по дороге; далеко разносится дружный топот,
лошади бегут, навострив уши, впереди всех, задравши хвост и беспрестанно меняя ногу, скачет какой-нибудь рыжий космач, с репейниками в спутанной гриве.
Он
побежал в конюшню и облобызал своего друга с обеих сторон морды над ноздрями, там, где кожа так нежна бывает у
лошадей.
Колосья тихо бьют вас по лицу, васильки цепляются за ноги, перепела кричат кругом,
лошадь бежит ленивой рысью.
Мы с Филофеем переглянулись — он только шляпу сдвинул с затылка на лоб и тотчас же, нагнувшись над вожжами, принялся стегать
лошадей. Они пустились вскачь, но долго скакать не могли и опять
побежали рысью. Филофей продолжал стегать их. Надо ж было уходить!
В течение рассказа Чертопханов сидел лицом к окну и курил трубку из длинного чубука; а Перфишка стоял на пороге двери, заложив руки за спину и, почтительно взирая на затылок своего господина, слушал повесть о том, как после многих тщетных попыток и разъездов Пантелей Еремеич наконец попал в Ромны на ярмарку, уже один, без жида Лейбы, который, по слабости характера, не вытерпел и
бежал от него; как на пятый день, уже собираясь уехать, он в последний раз пошел по рядам телег и вдруг увидал, между тремя другими
лошадьми, привязанного к хребтуку, — увидал Малек-Аделя!
Желтоватой лентой вилась наезженная дорога,
лошади бежали легко — и я не мог сомкнуть глаза, любовался!
Спускаться по таким оврагам очень тяжело. В особенности трудно пришлось
лошадям. Если графически изобразить наш спуск с Сихотэ-Алиня, то он представился бы в виде мелкой извилистой линии по направлению к востоку. Этот спуск продолжался 2 часа. По дну лощины протекал ручей. Среди зарослей его почти не было видно. С веселым шумом
бежала вода вниз по долине, словно радуясь тому, что наконец-то она вырвалась из-под земли на свободу. Ниже течение ручья становилось спокойнее.
— Во владение Кирилу Петровичу! Господь упаси и избави: у него часом и своим плохо приходится, а достанутся чужие, так он с них не только шкурку, да и мясо-то отдерет. Нет, дай бог долго здравствовать Андрею Гавриловичу, а коли уж бог его приберет, так не надо нам никого, кроме тебя, наш кормилец. Не выдавай ты нас, а мы уж за тебя станем. — При сих словах Антон размахнул кнутом, тряхнул вожжами, и
лошади его
побежали крупной рысью.
Антон прослезился, увидя его, поклонился ему до земи, сказал ему, что старый его барин еще жив, и
побежал запрягать
лошадей.
Можно себе представить стройное trio, составленное из отца — игрока и страстного охотника до
лошадей, цыган, шума, пиров, скачек и
бегов, дочери, воспитанной в совершенной независимости, привыкшей делать что хотелось, в доме, и ученой девы, вдруг сделавшейся из пожилых наставниц молодой супругой.
Мы потеряли несколько часов за льдом, который шел по реке, прерывая все сношения с другим берегом. Жандарм торопился; вдруг станционный смотритель в Покрове объявляет, что
лошадей нет. Жандарм показывает, что в подорожной сказано: давать из курьерских, если нет почтовых. Смотритель отзывается, что
лошади взяты под товарища министра внутренних дел. Как разумеется, жандарм стал спорить, шуметь; смотритель
побежал доставать обывательских
лошадей. Жандарм отправился с ним.